Традиционный взгляд на Нарцисса и его историю делает акцент на лирическом герое, трагической развязке сюжета и, как итог, на тех культурных и психологических последствиях, которые определяют феномен нарциссизма в наше время. Всем известна история о самовлюблённом юноше, чья холодность и отстранённость свели в могилу немалое количество любовников. И не менее трагический финал его судьбы - завороженный взгляд в озёрную гладь на собственное отражение, сгубившее рокового красавца, оставив у берега лишь прекрасный таинственный цветок.

Однако давайте отойдём на миг от традиционного взгляда на персонажа и посмотрим на мир его же глазами. Действительно, порой мы оцениваем мифологический сюжет отстранённо, как бы находясь вне самой истории, что позволяет нам прибегнуть к эффективному логическому анализу - стихия воздуха и sublimatio дают нам возможность смотреть на всё с высоты, даже свысока, что непременно приводит нас к этическим оценкам, но не глубинным, не чувственным, не поэтическим. Смотреть глазами Нарцисса - значит применить характерный для искусства (особенно для кинематографа) "вид от первого лица" (субъективная камера).

Что же мы можем узреть в тихой озёрной глади, когда Немезида уже привела по отношению к нам приговор в исполнение?

В первую очередь, совершенно неверным будет взгляд, согласно которому Нарцисс видит в отражении лишь себя самого. Взгляд в зеркало воды - событие сугубо поэтическое и магическое.

Артюр Рембо в своём стихотворении "Пьяный корабль" недвусмысленно намекает:

Но я, затерянный в кудрях травы летейской,

Я, бурей брошенный в эфир глухонемой,

Шатун, чьей скорлупы ни парусник ганзейский,

Ни зоркий монитор не сыщет под водой,-

Я, вольный и живой, дымно-лиловым мраком

Пробивший небеса, кирпичную их высь,

Где б высмотрел поэт все, до чего он лаком,-

Лазури лишаи и солнечную слизь.

Рембо пишет о морской пучине, активном аспекте водной стихии, но по сути мы наблюдаем тот же режим, что и в мифе о Нарциссе - разница лишь в аспектах воды, её активности и пассивности.

Далее, поэт подчёркивает:

Я видел звездные архипелаги! Земли,

Приветные пловцу, и небеса, как бред.

Не там ли, в глубине, в изгнании ты дремлешь,

О, стая райских птиц, о, мощь грядущих лет?

Что видит Нарцисс, и следом мы за ним, в озёрной глади? Зеркало - субстанция магическая. А его природная композиция, в данном случае представшая перед Нарциссом в виде почти недвижимого озера, открывает новые горизонты восприятия мира - восприятия непривычного, будто сам мир перевернулся с ног на голову.

По небосводу пролетают рыбы - большие и малые. Созвездие рака предстаёт в качественно натуральном виде - полотно ночных небес медленно вспахивает возница с мощными клешнями и прочным панцирем. А вместо тяжело плывущих по небу грозовых туч, медитативно вальсируют локоны водорослей и озёрной тины. Небеса плавно рассекает изящный уж, синими поцелуями едва касаясь водной глади и мерцающих на дне озера далёких звёзд.

По озёрному дну проплывают перелётные птицы, а небеса с облаками и вспышками молний обрушиваются на озёрный ил. Даже Солнце, Луна и Звёзды попеременно тонут в водах тихого озера.

Нарцисс видит себя в однозначно онейрическом (относящемся ко сну) пейзаже, и его прекрасный двойник - обитатель странного мира, так непохожего на его собственный.

Необходимо отметить, что сам Нарцисс весьма далёк и отстранён от мира, в коем ему суждено было родиться. Потому и отвергает любовные ухаживания его почитателей. Материальный мир для Нарцисса, с его законами и композиционной структурой - место чужое. Достаточно вспомнить, как наш герой обошёлся с Аминием - юноша бросается на меч, который вручил ему сам Нарцисс. Меч - символ интеллекта, остроты ума, Логос, вскрывающий полотно любого воображения. Это активное начало, идущее вразрез с миром онейрическим. То ли дело созерцание озёрной глади - это прекрасный сон, тайная мечта, заветное стремление попасть в иной мир, где чайки плавают, а рыбы летают.

В стихотворении Поля Валери "Нарцисс говорит" явственно проступает страдание лирического героя:

Изваян из росы и пыли сребролунной,

Внизу живет близнец безропотный и юный:

Водой повторно плоть моя сотворена!

Руками, зыбкими от золотистой тени,

Взываю к пленнику светящихся растений,

Неведомых божеств скликаю имена!

Нарцисс страдает, но не от неразделённой любви к самому себе. "Пленник светящихся растений" - это то, кем бы хотел стать сам Нарцисс, его мечта о совершенно ином мире, качественно новой метаморфозе. Ведь так похож - как две капли воды:

Надежда, большего не смею я желать!

О если рябь меня, изгнанника, избавит

От вздохов, пусть мой вздох флейтиста позабавит, -

Надежда, сомкнутый кристалл ломай смелей!

Однако сам герой принадлежит земле, пока способен дышать ветром и ощущать земную твердь под ногами. Лишь смерть дарит избавление от страданий тому, кто не принадлежит этому миру от рождения, ведь даже красота Нарцисса "неземная":

Прощай, Нарцисс... Умри! Спустился вечер скорый,

Вздымаясь, гонят рябь сердечные укоры,

И флейтами тростник заплакал тонкокорый, -

Певучей жалости стада уходят прочь.

Но в смертном холоде, при свете звезд обманном,

Покуда саркофаг не всплыл ночным туманом,

Прими мой поцелуй сквозь роковую гладь!

Важно понимать, что люди античного мира не воспринимали смерть как нечто абсолютно конечное. Смерть для них - это метаморфоза, переход в иное состояние. И эта метаморфоза может длиться долго, поскольку Танатос - не смерть в нашем современном биологически детерминированном понимании, а скорее пребывание в неопределённом месте. И для Нарцисса с его тонко чувствующей переливы водной глади лунной душой (сын Селены) и невероятно изящной внешностью - это, скорее, избавление, но уж никак не ужасный немезис.

Пускай прекрасное тело Нарцисса сгинет на озёрном берегу, этом последнем рубеже человеческих возможностей, ибо человек может только плавать, но не плыть. Теперь он - прекрасный цветок, вегетативное создание, абсолютно неподвижное, однако имеющее доступ к иным сферам бытия: корнями оно касается земных недр, пьёт фиолетовые соки мёртвых тел, а его бутон вечно тянется к небесам и светилам.

Душа прекрасного юноши наконец обретает место, которое он сможет назвать своим домом и подвергнется долгожданной метаморфозе - он станет тем единственным, кого любил:

Тебя под миртами, продленными сияньем,

Я славлю, тайный друг, открывшийся в лесном

Печальном зеркале, подавленная сном,

Напрасно мысль моя прогнать тебя хотела.

Покоится во мхах разнеженное тело,

И ветром полнится томлений горьких ночь.