На палку опершись, он мимо волочился,
Как зверь подшибленный или трехногий жид.
Он, спотыкаясь, брел неверными шагами
И, ковыляя, грязь и мокрый снег месил,
Ярясь на целый мир; казалось, сапогами
Он трупы сгнившие давил, что было сил.
За ним — его двойник, с такой же желчью взгляда,
С такой же палкою и сломанной спиной".
Представьте себе старика настолько сгорбленного, что его верхняя и нижняя половины тела образуют недочерченный крест, а его клюка, изогнутая, словно обломанная ветвь чёрного дерева, образует параболу - ту самую параболу, что напоминает нам косу или, по словам Эжена Канселье, являет также очертания философского яйца (см. "Талисман Марли-ле-Руа", Les Trésor des Lettres, март 1935).
В подобном ключе гениально описывает сей планетарный знак Артюр Рембо в стихотворении "Сидящие":
"Рябые, серые; зелеными кругами
Тупые буркалы у них обведены;
Вся голова в буграх, исходит лишаями,
Как прокаженное цветение стены;
Скелету черному соломенного стула
Они привили свой чудовищный костяк;
Припадочная страсть к Сиденью их пригнула,
С кривыми прутьями они вступают в брак".
И действительно, каким визионерским гением нужно обладать поэту, чтобы увидеть в знаках Сатурна старика, привязанного своей желчной немощью к стулу, сравниваемого с "чёрным скелетом"? Рембо развивает свою мысль в весьма несвойственной ему манере предельной ясности:
"Со стульями они вовек нерасторжимы.
Подставив лысину под розовый закат,
Они глядят в окно, где увядают зимы,
И мелкой дрожью жаб мучительно дрожат".
Не сомневаясь в осведомлённости Рембо в тайнах алхимии (вспомним сонет "Гласные" как наиболее яркий пример), мы не можем не обратить внимание не только на видение чёрного скелета, но и на образ жабы - один из символов Опуса в чёрном (Nigredo) наряду с более всем известным вороном. Читаем далее:
"И милостивы к ним Сидения: покорна
Солома бурая их острым костякам.
В усатом колосе, где набухали зерна,
Душа старинных солнц сияет старикам".
Бурая солома, усатый колос, где набухают зёрна (сатурналии) и душа старинных солнц притягивают стариков к стульям, образуя тот самый знак креста и параболы, а также древний символ Sol niger - Чёрное Солнце или Сатурн.
Но кто же тот "восьмой" старик, если вернуться к стихотворению Бодлера? Кто скрывается под непостижимым ужасом, который лирический герой "Семи стариков" подобно персонажам Лиготти (см. рассказ "Шут-Марионетка") не в силах был бы узреть, поскольку сразу же пал бы замертво?
"Упал бы замертво я, увидав восьмого,
Чей взор насмешливый и облик были б те ж!
Злой Феникс, канувший, чтоб вдруг возникнуть снова,
Я стал к тебе спиной, о дьявольский кортеж!"...
За пояснением обратимся к краткой интерпретации Е.В. Головина этого загадочного "восьмого" и образа "злого Феникса":
«Я бы умер, если б увидел восьмого — какого-нибудь безжалостного Созия, иронического и фатального, какого-нибудь отвратительного Феникса — собственного сына и отца… Но я оставил за спиной инфернальный кортеж».
Дьявольский (инфернальный) кортеж и Феникс - собственный отец и сын... Карл Густав Юнг в своей работе "Дух Меркурий" отмечает связь и тождество Сатурна и Меркурия в алхимической традиции:
"Меркурий-старец идентичен Сатурну, и для многих алхимиков, особенно древних, не ртуть, но связанный с Сатурном свинец символизировал первоматерию".
Для более полного понимания этой взаимосвязи мы отсылаем читателей к работам Раймонда Луллия, Кунрата, Милиуса и Джорджа Рипли. С точки зрения алхимической традиции, субстантивное меркуриальное (Дитя Сатурново, Saturnia proles) начало проявлено не только в качестве индивидуально выраженного образа, символа или субстантива. Сам по себе Меркурий проявлен качественно в любом образе, каждой стадии и состоянии материи (алхимики относились к металлам и стихиям не столько как к отдельным элементам, сколько к видам, формам и состояниям единой материи в принципе).
И если мы обратимся к вышеуказанным произведениям проклятых поэтов, при удачном стечении обстоятельств мы можем узреть как Сатурна в образе множащихся на семь или "сидящих" (зафиксированных в системе плетённых стульев) стариков, так и то самое меркуриальное начало, кое имеет тысячи ликов и одеяний всех цветов радуги и их оттенков.
В завершение нашего небольшого исследования, вместо краткого резюме, мы оставим на суд читателя отрывок из "Verus Hermes":
"Младенец я, старик седой,
"Дракон" - зовёт меня иной.
В темницу ныне заточён,
Чтоб королём был возрождён.
Меня меч огненный томит,
Мне плоть и кости смерть точит.
Я дух с душой не удержу,
Зловонным ядом исхожу.
Что ворон, черен ныне я -
За грех награда такова.
Лежу во прахе недвижим,
Да вспрянет из Троих Един!
Не покидай, душа, меня,
Чтоб вновь увидел я свет дня.
И свету из себя явил
Того, кто мир бы примирил".
